Он верит что душа родная. Он верил, что душа родная
Здравствуйте уважаемые.
Продолжим с Вами разговор о 2 части замечательного произведения АС Пушкина. Предыдущий пост можно увидеть вот тут вот:
Сегодня не будет много пояснений. Просто наслаждайтесь текстом.
Итак, начнем:-)
В свою деревню в ту же пору
Помещик новый прискакал
И столь же строгому разбору
В соседстве повод подавал:
По имени Владимир Ленской,
С душою прямо геттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч.
Альма матер Ленского
Как говорится - вот Вам явление и нового героя. Помещик, красавец с длинными волосами, поэт и хорошего образования. Учился в Германии в знаменитом Геттингенском Университете в Нижней Саксонии, который работает и по сей день. там учился, к примеру, Великий Гейне, поэтому и неудивительно германофильство Ленского.
От хладного разврата света
Еще увянуть не успев,
Его душа была согрета
Приветом друга, лаской дев;
Он сердцем милый был невежда,
Его лелеяла надежда,
И мира новый блеск и шум
Еще пленяли юный ум.
Он забавлял мечтою сладкой
Сомненья сердца своего;
Цель жизни нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая,
Его вседневно ждет она;
Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника;
Что есть избранные судьбами,
Людей священные друзья;
Что их бессмертная семья
Неотразимыми лучами
Когда-нибудь нас озарит
И мир блаженством одарит.
Романтик и идеалист. Особо хочу обратить Ваше внимание на блестящий оборот "сердцем милый был невежда ". По-моему, блестяще.
Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь
И славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем;
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных.
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
Такая неслабая характеристика,и очень даже лестная. Видимо, что ленский был очень перспективен. И очень молод. 18 лет.
В пустыне, где один Евгений
Мог оценить его дары,
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры;
Бежал он их беседы шумной.
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне,
Конечно, не блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнем,
Ни остротою, ни умом,
Ни общежития искусством;
Но разговор их милых жен
Гораздо меньше был умен.
Богат, хорош собою, Ленский
Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенский;
Все дочек прочили своих
За полурусского соседа;
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай;
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару:
И запищит она (бог мой!):
Приди в чертог ко мне златой!...
Молод, интересен, не беден - конечно же завидный жених. Но разве ему были интересны эти провинциальные амбиции и местные красотки? Несмотря на молодой возраст - вовсе нет. Пищит дама, кстати, арию русалки Лесты из русской переработки оперы Кауэра "Фея Дуная", которая называлась "Днепровская Русалка" и которую считали большой пошлостью.
Но Ленский, не имев, конечно,
Охоты узы брака несть,
С Онегиным желал сердечно
Знакомство покороче свесть.
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
Сперва взаимной разнотой
Они друг другу были скучны;
Потом понравились; потом
Съезжались каждый день верхом
И скоро стали неразлучны.
Так люди (первый каюсь я)
От делать нечего друзья.
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.
Сноснее многих был Евгений;
Хоть он людей, конечно, знал
И вообще их презирал, —
Но (правил нет без исключений)
Иных он очень отличал
И вчуже чувство уважал.
Ну вот и сошлись 2 героя... столь разные по темпераменту и возрасту.
Продолжение следует...
Приятного времени суток.
План пересказа
1. Вступление-посвящение.
2. Развернутая экспозиция: знакомство с героем и образом его жизни.
3. Жизнь Онегина в деревне.
4. Завязка второй сюжетной линии: знакомство Онегина с Ленским.
5. Семья Лариных. Ольга и Татьяна.
6. Завязка первой сюжетной линии: знакомство Онегина с Татьяной.
7. Письмо Татьяны к Онегину.
8. Объяснение Онегина с Татьяной.
9. Романтическая любовь Ленского к Ольге.
10. Сон Татьяны.
11. Именины Татьяны.
12. Кульминация и развязка второй сюжетной линии: дуэль Онегина и Ленского; гибель Ленского.
13. Татьяна в опустевшем доме Онегина.
14. Отъезд Лариных в Москву. Замужество Татьяны.
15. Возвращение Онегина в столицу после долгих странствий. Встреча с Татьяной.
16. Письмо Онегина к Татьяне.
17. Объяснение Татьяны и Онегина.
Пересказ
Роман открывается посвящением другу Пушкина — Плетневу:
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав...
Глава 1
Герой романа едет в деревню к умирающему дяде в надежде на наследство. Рассказывается редыстория жизни героя:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы...
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.
<...>
Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил.
Ребенок был резов, но мил.
Автор описывает юного Онегина:
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал,
Легко мазурку танцевал,
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.
Онегин был «по мненью многих» «ученый малый, но педант», «знал довольно по латыни, чтоб эпиграфы разбирать», «читал Адама Смита / И был глубокий эконом». «Но в чем он истинный был гений... / Была наука страсти нежной»:
Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать...
Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Жизнь Онегина «однообразна и пестра», расписана с вечера до утра: приемы, рестораны, театр; «Там будет бал, там детский праздник» — «Везде поспеть немудрено». Подробно описывается кабинет Онегина: Янтарь на трубках Цареграда, Фарфор и бронза на столе... Гребенки, пилочки стальные, Прямые ножницы, кривые
И щетки тридцати родов... Второй Чадаев, мой Евгений... В своей одежде был педант И то, что мы назвали франт. Онегин едет на очередной бал. Описание бала прерывается лирическим отступлением:
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
...Ах, ножки, ножки! Где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?..
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.
<...>
Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня...
Я помню море пред грозою,
Как я завидовал волнам,
Бегущим дружной чередою
С любовью лечь к ее ногам!..
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы... как ножки их.
Онегин возвращается с бала утром, когда «Петербург неугомонный уж барабаном пробужден». Но «забав и роскоши дитя» вовсе не счастлив:
Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы недолго были
Предмет его привычных дум...
«...Русская хандра / Им овладела понемногу», он «к жизни вовсе охладел». Онегин пробует найти хоть какое-то занятие: «Хотел писать — но труд упорный / Ему был тошен», «Отрядом книг уставил полку, / Читал, читал, а все без толку: / Там скука, там обман иль бред; / В том совести, в том смысла нет...»
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба,
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас...
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался.
Отцовское наследство пришлось отдать «заимодавцам», за долги. Вскоре умер дядя, оставив ему большое наследство.
Вот наш Онегин - сельский житель...
И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.
Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы...
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле...
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же...
Заканчивается глава лирическим отступлением:
Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум...
Глава 2
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок...
Он в том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.
Онегин попытался заняться хозяйством: «Ярем он барщины старинной / Оброком легким заменил...», поэтому соседи решили, «что он опаснейший чудак». Онегин тяготился знакомством с соседями, поэтому «все дружбу прекратили с ним»: «Сосед наш неуч; сумасбродит; / Он фармазон...»
В свою деревню в ту же пору
Помещик новый прискакал...
По имени Владимир Ленский...
Красавец в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт...
Он сердцем милый был невежда...
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна...
Он верил, что друзья готовы
За честь его принять оковы...
Он пел любовь, любви послушный...
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы...
Он пел поблекший жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет...
Богат, хорош собою Ленский,
Везде был принят как жених.
Но Ленский, не имев, конечно,
Охоты узы брака несть,
С Онегиным желал сердечно
Знакомство покороче свесть.
Они сошлись. Волна и камень.
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
Сперва взаимной разнотой
Они друг другу были скучны;
Потом понравились; потом
Съезжались каждый день верхом
И скоро стали неразлучны.
...Меж ими все рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло...
Ленский влюблен в Ольгу Ларину: «он любил, как в наши лета / уже не любят...» «И детям прочили венцы / Друзья-соседи, их отцы». Ольга:
Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда, как утро, весела...
Глаза, как небо, голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Все в Ольге... но любой роман
Возьмите и найдете, верно,
Ее портрет...
Ее сестра звалась Татьяна...
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива...
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой...
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей...
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все...
Описывается история матери Татьяны, которая была выдана замуж за нелюбимого, но вскоре привыкла, занялась хозяйством, стала управлять не только домом, но и своим мужем: «Привычка свыше нам дана: / Замена счастию она».
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины...
И так они старели оба.
И отворились наконец
Перед супругом двери гроба...
Ленский, стоя у могилы Дмитрия Ларина, вспоминает, как тот прочил ему Ольгу в жены.
Вторая глава заканчивается лирическим отступлением:
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
Покамест упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
...И, сохраненная судьбой,
быть может, в Лете не потонет
строфа, слагаемая мной...
Глава 3
Ленский собирается к Лариным. Онегин удивлен тем, что его друг каждый вечер проводит у них, но потом просит представить его Лариным. Возвращаясь от Лариных, Онегин и Ленский разговаривают о сестрах:
«Неужто ты влюблен в меньшую?»
- А что? - «Я выбрал бы другую,
Когда б я был, как ты, поэт.
В чертах у Ольги жизни нет...
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне».
Владимир сухо отвечал
И после во весь путь молчал.
Соседи стали «Татьяне прочить жениха»; «О свадьбе Ленского давно / У них уж было решено».
Татьяна слушала с досадой
Такие сплетни; но тайком
С неизъяснимою отрадой
Невольно думала о том...
Пора пришла, она влюбилась...
Душа ждала... кого-нибудь.
И дождалась... Открылись очи;
Она сказала: это он!
Татьяна по-новому перечитывает романы. Все герои сливаются для нее в образ Онегина, а саму себя она тоже представляет героиней любовного романа. Пушкин в лирическом отступлении обращается к своей героине:
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Татьяне не спится, она просит няню рассказать про свою молодость, про то, как она была влюблена. Няня рассказывает историю своего замужества:
— И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь.
Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет, А было мне тринадцать лет. Но Татьяна уже не слушает, она вся горит от любви: «Я не больна: / Я... знаешь, няня... влюблена!». Татьяна пишет письмо к Онегину. В лирическом отступлении автор защищает Татьяну от осуждения общества:
За что ж виновнее Татьяна?
За то ль, что в милой простоте
Она не ведает обмана
И верит избранной мечте?
Что так доверчива она,
Что от небес одарена
Воображением мятежным,
Умом и волею живой,
И своенравной головой,
И сердцем пламенным и нежным?
Письмо Татьяны проникнуто любовью и страхом быть непонятой:
Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать...
Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в высшем суждено совете...
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан Богом,
До гроба ты хранитель мой...
Кто ты, мой ангел ли хранитель
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Вообрази: я здесь одна,
никто меня не понимает...
Стыдом и страхом замираю..
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю...
Татьяна просит няню послать внука с письмом к Онегину. Она с волнением ждет ответа:
Но день протек, и нет ответа.
Другой настал: все нет как нет.
И между тем душа в ней ныла,
И слез был полон томный взор.
Вдруг топот!., кровь ее застыла.
Вот ближе!
Скачут... и на двор Евгений!
«Ах!» — и легче тени
Татьяна прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет...
И, задыхаясь, на скамью
Упала...
Она дрожит и жаром пышет,
И ждет: нейдет ли?
Но наконец она вздохнула
И встала со скамьи своей;
Пошла, но только повернула
В аллею, прямо перед ней,
Блистая взорами, Евгений
Стоит подобно грозной тени...
Глава 4
Глава открывается мыслями Онегина: «Чем меньше женщину мы любим, / Тем легче нравимся мы ей...» Онегин:
В первой юности своей
Был жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.
Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.
В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь...
Но, получив посланье Тани,
Онегин живо тронут был...
Быть может, чувствий пыл старинный
Им на минуту овладел;
Но обмануть он не хотел
Доверчивость души невинной.
Теперь мы в сад перелетим,
Где встретилась Татьяна с ним.
Объяснение Онегина с Татьяной:
Примите исповедь мою:
Себя на суд вам отдаю...
Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел...
То, верно б, кроме вас одной,
Невесты не искал иной...
Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их вовсе не достоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас.
И того ль искали
Вы чистой, пламенной душой?
Мечтам и годам нет возврата;
Не обновлю души моей...
Я вас люблю любовью брата
И, может быть, еще нежней...
Полюбите вы снова: но...
Учитесь властвовать собою;
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет.
После объяснения Онегина «Любви безумные страданья / Не перестали волновать / Младой души...» Татьяна не знает покоя, «бледнеет, гаснет и молчит». Пушкин сочувствует своей героине:
Невольно, милые мои,
Меня стесняет сожаленье;
Простите мне: я так люблю
Татьяну милую мою!
Описание счастливой любви Ольги и Ленского:
Любовью упоенный,
В смятенье нежного стыда,
Он только смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть
Иль край одежды целовать...
Онегин тем временем продолжает свою привычную жизнь в поместье:
Онегин жил анахоретом...
Прогулки, чтенье, сон глубокий...
Уединенье, тишина:
Вот жизнь Онегина святая...
Пейзажные зарисовки:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день...
И вот уже трещат морозы...
Мелькает, вьется первый снег,
Звездами падая на брег.
К Онегину приезжает Ленский:
«Ну что соседки?Что Татьяна?
Что Ольга резвая твоя?» —
Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь!
Что за душа!..
Да вот... какой же я болван!
Ты к ним на той неделе зван.
«Я?» — Да, Татьяны именины
В субботу.
Ленский говорит только об Ольге: «Чрез две недели / Назначен был счастливый срок» — свадьба. «Он был любим... по крайней мере / Так думал он, и был счастлив».
Глава 5
Пейзажная зарисовка:
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе...
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь...
Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму...
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям...
Настали Святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость...
Гадает старость сквозь очки...
Описание святочных гаданий. Татьяна тоже гадает:
Татьяна, по совету няни,
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть.
Ночью ей снится вещий сон:
Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне...
Но вдруг сугроб зашевелился.
И кто ж из-под него явился?
Большой взъерошенный медведь;
Татьяна ах! А он реветь...
Татьяна в лес; медведь за нею...
Она бежит, он все вослед,
И сил уже бежать ей нет.
Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет...
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях...
Глядит она тихонько в щелку,
И что же видит?., за столом
Сидят чудовища кругом...
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою глядит...
Он там хозяин, это ясно...
Все встали; он к дверям идет.
И страшно ей, и торопливо
Татьяна силится бежать:
Нельзя никак...
Дверь толкнул Евгений:
И взорам адских привидений
Явилась дева; ярый смех
Раздался дико...
Все указует на нее,
И все кричат: мое! мое!
Мое! — сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг.
Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол...
И клонит голову свою
К ней на плечо; вдруг
Ольга входит,
За нею Ленский; свет блеснул;
Онегин руку замахнул...
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский...
Хижина шатнулась...
И Таня в ужасе проснулась...
Она безуспешно пытается разгадать значение сна с помощью сонника. Наступает день именин. Съезжаются гости. Их описание напоминает описание чудовищ из сна Татьяны. Онегина «сажают прямо против Тани»:
Траги-нервических явлений,
Девичьих обмороков, слез
Давно терпеть не мог Евгений...
Поклялся Ленского взбесить
И уж порядком отомстить.
Описание бала:
Однообразный и безумный,
Как вихорь жизни молодой,
Кружится вальса вихорь шумный...
К минуте мщенья приближаясь,
Онегин, в тайне усмехаясь,
Подходит к Ольге.
Быстро с ней
Вертится около гостей...
Вновь с нею вальс он продолжает;
Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным глазам.
Кокетка, ветреный ребенок!
Уж хитрость ведает она,
Уж изменять научена!
Не в силах Ленский снесть удара...
Пистолетов пара,
Две пули — больше ничего —
Вдруг разрешат судьбу его.
Глава 6
Онегин доволен своим мщением. Он возвращается домой. Татьяну тревожит предчувствие беды. На следующий день Онегин получает через Зарецкого вызов на дуэль от Ленского. Онегин «сказал, что он всегда готов». Оставшись один, Онегин «обвинял себя во многом»:
Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем с честью и умом. ...
«Но теперь
Уж поздно; время улетело...
К тому ж — он мыслит — в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист...
Но шепот, хохотня глупцов...»
И вот общественное мненье!
Перед дуэлью Ленский едет к Ольге, думая смутить ее. Но она «резва, беспечна, весела, / Ну точно та же, как была».
Исчезла ревность и досада
Пред этой ясностию взгляда...
Готов просить у ней прощенье...
Он счастлив, он почти здоров...
В ночь перед дуэлью Ленский пишет стихи:
Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?
Что день грядущий мне готовит?
Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она,
Все благо...
Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди: я твой супруг!..
Рано утром Ленский вместе с Зарецким приезжает на место дуэли и ждет Онегина, который «спал в это время мертвым сном». Наконец Евгений приезжает. Когда Зарецкий спрашивает, кто будет его секундантом, тот указывает на своего слугу.
Враги! Давно ли друг от друга
Их жажда крови отвела?
Не засмеяться ль им, пока
Не обагрилась их рука,
Не разойтись ли полюбовно?
Вот пистолеты уж блеснули...
Онегин выстрелил...Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет,
На грудь кладет тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку...
В тоске сердечных угрызений,
Рукою стиснув пистолет,
Глядит на Ленского Евгений.
Рассуждение о том, как могла сложиться судьба Ленского если бы он остался жив:
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден...
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел...
Глава заканчивается лирическим отступлением:
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят...
Мечты, мечты! Где ваша сладость?
Где, вечная к ней рифма, младость?
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Глава 7
Глава открывается картиной весны:
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года...
Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна, пора любви!
Повествование о судьбе Ольги:
Мой бедный Ленский! Изнывая,
Недолго плакала она...
Улан сумел ее пленить,
Улан любим ее душою...
В семействе Лариных умолк.
Улан, своей невольник доли,
Был должен ехать с нею в полк.
Татьяна остается одна:
И в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее горит,
И об Онегине далеком
Ей сердце громче говорит.
Она его не будет видеть;
Она должна в нем ненавидеть
Убийцу брата своего...
Был вечер. Небо меркло.
Воды струились тихо...
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом...
«Увидеть барский дом нельзя ли?» —
Спросила Таня...
И Таня входит в дом пустой,
Где жил недавно наш герой.
Татьяна взором умиленным
Вокруг себя на все глядит,
И все ей кажется бесценным,
Все душу томную живит
Полумучительной отрадой:
И стол с померкшею лампадой,
И груда книг...
И лорда Байрона портрет,
И столбик с куклою чугунной
Под шляпой с пасмурным челом,
С руками, сжатыми крестом.
Через день Татьяна снова приходит в дом Онегина:
И в молчаливом кабинете,
Забыв на время все на свете,
Осталась наконец одна,
И долго плакала она.
Потом за книги принялася.
Сперва ей было не до них,
Но показался выбор их
Ей странен. Чтенью предалася
Татьяна жадною душой;
И ей открылся мир иной...
Хранили многие страницы
Отметку резкую ногтей...
Везде Онегина душа
Себя невольно выражает
То кратким словом, то крестом,
То вопросительным крючком.
И начинает понемногу
Моя Татьяна понимать
Теперь яснее — слава Богу —
Того, по ком она вздыхать
Осуждена судьбою властной:
Чудак печальный и опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон,
Уж не пародия ли он?..
Мать Татьяны озабочена ее будущим:
Пристроить девушку, ей-ей,
Пора; а что мне делать с ней?
Всем наотрез одно и то же:
Нейду. И все грустит она,
Да бродит по лесам одна.
«Что ж, матушка? За чем же стало?
В Москву, на ярманку невест!»
Татьяна с грустью прощается с дорогими ей родными местами:
Меняю милый, тихий свет
На шум блистательных сует...
Прости ж и ты, моя свобода!
Что мне сулит судьба моя?
После долгих сборов настал день отъезда: «Сбежалась челядь у ворот / Прощаться с барами». «И наша дева насладилась / Дорожной скукою вполне: / Семь суток ехали оне».
Но вот уж близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы...
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе! Москва!
Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Наконец утомительное путешествие закончилось: «К старой тетке, / Четвертый год больной в чахотке, / Они приехали теперь».
Больной и ласки, и веселье
Татьяну трогают; но ей
Нехорошо на новоселье,
Привыкшей к горнице своей...
И вот: по родственным обедам
Развозят Таню каждый день..
Родне, прибывшей издалеча,
Повсюду ласковая встреча...
И хором бабушки твердят:
«Как наши годы-то летят!»
Но в них не видно перемены;
Все в них на старый образец:
Все белится Лукерья Львовна,
Все то же лжет Любовь Петровна,
Иван Петрович так же глуп,
Семен Петрович так же скуп...
Татьяна вслушаться желает
В беседы, в общий разговор;
Но всех в гостиной занимает
Такой бессвязный, пошлый вздор;
Все в них так бледно, равнодушно;
Они клевещут даже скучно...
И даже глупости смешной
В тебе не встретишь, свет пустой.
Ее привозят и в Собранье.
Там теснота, волненье, жар...
Шум, хохот, беготня, поклоны,
Галоп, мазурка, вальс...
Не замечаема никем,
Татьяна смотрит и не видит,
Волненье света ненавидит;
Ей душно здесь... она мечтой
Стремится к жизни полевой...
И в сумрак липовых аллей,
Туда, где он являлся ей.
А глаз меж тем с нее не сводит
Какой-то важный генерал...
Но здесь с победою поздравим
Татьяну милую мою...
Глава 8
Глава открывается лирическим вступлением:
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне...
И молодежь минувших дней
За нею буйно волочилась,
А я гордился меж друзей
Подругой ветреной моей...
Вдруг изменилось все кругом,
И вот она в саду моем
Явилась барышней уездной,
С печальной думою в очах
С французской книжкою в руках...
И ныне музу я впервые
На светский раут привожу...
Но это кто в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
— Зачем же так неблагосклонно
Вы отзываетесь о нем?
За то ль, что мы неугомонно
Хлопочем, судим обо всем...
Что слишком часто разговоры
Принять мы рады за дела,
Что глупость ветрена и зла,
Что важным людям важны вздоры
И что посредственность одна
Нам по плечу и не странна?
Лирическое отступление:
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел...
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она...
Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь, как на обряд,
И вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей.
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест...
И начал странствия без цели...
И путешествия ему,
Как все на свете, надоели;
Он возвратился и попал,
Как Чацкий, с корабля на бал.
Но вот толпа заколебалась,
По зале шепот пробежал...
К хозяйке дама приближалась,
За нею важный генерал.
Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех...
Все тихо, просто было в ней...
«Ужели, — думает Евгений:
Ужель она?..»
«Скажи мне, князь, не знаешь ты,
Ко там в малиновом берете
С послом испанским говорит?»
...- Ага! Давно ж ты не был в свете.
Постой, тебя представлю я. —
«Да кто ж она?» — «Жена моя».
...Княгиня смотрит на него...
И что ей душу ни смутило...
Но ей ничто не изменило:
В ней сохранился тот же тон,
Был так же тих ее поклон.
Но и следов Татьяны прежней
Не мог Онегин обрести...
Ужель та самая Татьяна...
Та девочка, которой он
Пренебрегал в смиренной доле,
Ужели с ним сейчас была
Так равнодушна, так смела?
...Что с ним? В каком он странном сне!
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
Досада? Суетность? Иль вновь
Забота юности — любовь?
Онегин ловит каждую возможность увидеть Татьяну:
Но мой Онегин вечер целый
Татьяной занят был одной,
Не этой девочкой несмелой,
Влюбленной, бедной и простой,
Но равнодушною княгиней,
Но неприступною богиней
Роскошной, царственной Невы.
...Как изменилася Татьяна!
Как твердо в роль свою вошла!
...Сомненья лет: увы! Евгений
В Татьяну как дитя влюблен...
За ней он гонится как тень...
Она его не замечает,
Как он ни бейся, хоть умри...
А он упрям, отстать не хочет,
Еще надеется, хлопочет;
Смелей здорового, больной,
Княгине слабою рукой
Он пишет страстное посланье.
«Предвижу все: вас оскорбит
Печальной тайны объясненье.
Какое горькое презренье
Ваш гордый взгляд изобразит!
...Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей поверить не посмел...
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан.
Нет, поминутно видеть вас,
Повсюду следовать за вами...
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть... вот блаженство!
Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я...
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви...
Все решено: я в вашей воде
И предаюсь моей судьбе».
Ответа нет. Он вновь посланье.
Второму, третьему письму
Ответа нет...
...От света вновь отрекся он.
...Стал вновь читать он без разбора...
И что ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко...
И он не сделался поэтом,
Не умер, не сошел с ума.
Весна живит его...
Примчался к ней, к своей Татьяне
Мой неисправленный чудак...
Княгиня перед ним, одна
Сидит не убрана, бледна,
Письмо какое-то читает
И тихо слезы льет рекой...
Кто прежней Тани, бедной Тани
Теперь в княгине б не узнал!
В тоске безумных сожалений
К ее ногам упал Евгений...
Проходит долгое молчанье,
И тихо наконец она:
«Довольно; встаньте. Я должна
Вам объясниться откровенно.
Онегин, я тогда моложе,
Я лучше, кажется, была,
И я любила вас; и что же?
Что в вашем сердце я нашла?..
...Но вас
Я не виню: в тот страшный час
Вы поступили благородно...
Я вам не нравилась...
Что ж ныне Меня преследуете вы?
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
...Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас...
А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но судьба моя
Уж решена...
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить...
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.
Она ушла. Стоит Евгений,
Как будто громом поражен...
Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин показался,
И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго... навсегда.
Роман завершается обращением к читателю, прощанием с героями:
Кто б ни был ты; о мой читатель,
Друг, недруг, я хочу с тобой
Расстаться нынче как приятель...
Прости ж и ты, мой спутник странный,
И ты, мой верный идеал,
И ты, живой и постоянный,
Хоть малый труд...
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
Кончая вторую главу, Пушкин сообщил друзьям о своем новом произведении. Он писал Вяземскому: «Я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница. Вроде,Дон-Жуана“ – о печати и думать нечего, пишу спустя рукава» (4 ноября 1823). Дельвигу: «Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь донельзя. Бируков (цензор) ее не увидит» (16 ноября). А. И. Тургеневу: «Я на досуге пишу новую поэму,Евгений Онегин“, где захлебываюсь желчью. Две песни уже готовы» (1 декабря). По-видимому, нарисованная во второй главе картина крепостной деревни представлялась Пушкину настолько резкой, что он не имел никакой надежды на то, что эту главу цензура разрешит к печати.
Об этом же Пушкин писал и по окончании главы: «Об моей поэме нечего и думать: если когда-нибудь она и будет напечатана, то, верно, не в Москве и не в Петербурге» (А. Бестужеву, 8 февраля 1824). Однако в дальнейшем, пересмотрев текст главы и сделав в нем некоторые сокращения и цензурные изменения, Пушкин направил главу в печать, и она не встретила в таком виде больших затруднений в цензуре.
Отдельной книжкой глава была напечатана в 1826 г. (вышла в свет в октябре) с указанием: «Писано в 1823 году» – и переиздана в мае 1830 г. ()
36. Так точно старый инвалид... – инвалид в языке начала XIX в. равнялось по содержанию современному «ветеран». ()
37. Строфы XX–XXII – строфы написаны в ключе романтической элегической поэзии и представляют собой пересказ бытовой ситуации (детство Ленского, его отъезд, дружба отцов-соседей и пр.) языком штампов русской романтико-идиллической поэзии 1810-х – 1820-х гг. В середине XXII строфы образы типа «игры золотые», «густые рощи», «уединение», «тишина», которые от постоянных повторений превратились в клише-сигналы элегико-идиллического стиля, сменяются олицетворениями (графически выражается в заглавных буквах): «Ночь», «Звезды», «Луна». Комментарием к этим строфам может быть отрывок из статьи Кюхельбекера. Ср.: «И нечто, и туманну даль» (2, X, 8). (
Вербный херувим, васисдас и облаткаАлександр Сергеевич Пушкин писал роман «Евгений Онегин» с 1823 по 1831 годы и, как известно, стал создателем русского литературного языка. Язык - пространство живое и развивающееся. Так ли понятен пушкинский язык сегодня? Значение ряда слов мы угадываем по контексту, и то не всегда правильно. Ко дню рождения поэта мы выбрали 10 слов из романа «Евгений Онегин». Попробуйте ответить на вопрос, что они означают, до того, как заглянете в комментарий.
Анекдот
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.
(Глава 1, VI)
Анекдот здесь - вовсе не короткий рассказ, призванный рассмешить собеседника, а просто занимательная, интересная, увлекательная история.
Записная кокетка
Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных
!
(Глава 1,XII)
В тексте романа «записной» значит «завзятый, отъявленный, общепризнанный» (Словарь языка П . Т. 2.С. 84). «Кокетка записная» — выражение, имевшее почти терминологическое значение.
3.Ученик Фобласа
Его ласкал супруг лукавый,Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.
(Глава 1, XII)
Фоблас — герой романа Ж.-Б. Луве де Кувре (1760—1797) «Похождения кавалера Фобласа». Нарицательное имя женского соблазнителя.
Плошка
Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят:
Усеян плошками
кругом,
Блестит великолепный дом;
(Глава 1, XXVII)I
Плошки — плоские блюдца с укрепленными на них светильниками или свечками. Плошками, расставленными по карнизам, иллюминировались дома в праздничные дни.
Васисдас
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас
.
(Глава 1, XXXV)
Васисдас (искаж. франц.) — форточка, германизм во французском языке, здесь: игра слов между значением слова «форточка» и русской жаргонной кличкой немца: Wasistdas? — Что это? (нем.).
Инвалид
Так точно старый инвалид
Охотно клонит слух прилежный
Рассказам юных усачей,
Забытый в хижине своей.
(Глава 2, XVIII)
В любви считаясь инвалидом
,
Онегин слушал с важным видом,
Как, сердца исповедь любя,
Поэт высказывал себя;
(Глава 2, XIX)
Инвалид в языке начала XIX в. равнялось по содержанию современному «ветеран».
Облатка
Письмо дрожит в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке
Глава 2, XXXII)
Облатка — кружок из клейкой массы или проклеенной бумаги, которым запечатывали конверты.
Сосуд клеветника
Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы,
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника
(Глава 2, VIII )
Сосуд (церковносл.) здесь: оружие (ср.: Псалтирь, псалом 7, стих 14:«Уготова сосуды смертныя»), то есть Ленский верил, что друзья готовы разбить оружие клеветы.
Автомедон
За то зимы порой холодной
Езда приятна и легка.
Как стих без мысли в песне модной
Дорога зимняя гладка.
Автомедоны
наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор…
(Глава 7, XXXV)
Автомедон — возница Ахиллеса из «Илиады» Гомера, здесь (ирон.): извозчик, кучер.
Вербный херувим
Тут был Проласов, заслуживший
Известность низостью души,
Во всех альбомах притупивший,
St.-Priest, твои карандаши;
В дверях другой диктатор бальный
Стоял картинкою журнальной,
Румян, как вербный херувим
(Глава 8, XXVI)
Вербный херувим - фигурка ангела из воска, которая продавалась на «вербных базарах».
Hor. О деревня! Гораций
( лат
.)
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок;
Там друг невинных наслаждений
Благословить бы небо мог.
Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые,
Мелькали сёлы; здесь и там
Стада бродили по лугам,
И сени расширял густые
Огромный, запущенный сад,
Приют задумчивых дриад Дриады – лесные духи, нимфы деревьев. .
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.
Всё это ныне обветшало,
Не знаю, право, почему;
Да, впрочем, другу моему
В том нужды было очень мало,
Затем, что он равно зевал
Средь модных и старинных зал.
Он в том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.
Всё было просто: пол дубовый,
Два шкафа, стол, диван пуховый,
Нигде ни пятнышка чернил.
Онегин шкафы отворил;
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года:
Старик, имея много дел,
В иные книги не глядел.
Один среди своих владений,
Чтоб только время проводить,
Сперва задумал наш Евгений
Порядок новый учредить.
В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
И раб судьбу благословил.
Зато в углу своем надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчетливый сосед;
Что он опаснейший чудак.
Сначала все к нему езжали;
Но так как с заднего крыльца
Обыкновенно подавали
Ему донского жеребца,
Лишь только вдоль большой дороги
Заслышат их домашни дроги, -
Поступком оскорбясь таким,
Все дружбу прекратили с ним.
«Сосед наш неуч; сумасбродит;
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к ручке не подходит;
Всё да да нет; не скажет да-с
Иль нет-с». Таков был общий глас.
В свою деревню в ту же пору
Помещик новый прискакал
И столь же строгому разбору
В соседстве повод подавал.
По имени Владимир Ленской,
С душою прямо геттингенской С душою прямо геттингенской – Геттингенский университет в Германии был одним из наиболее либеральных университетов в Европе. ,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч.
От хладного разврата света
Еще увянуть не успев,
Его душа была согрета
Приветом друга, лаской дев;
Он сердцем милый был невежда,
Его лелеяла надежда,
И мира новый блеск и шум
Еще пленяли юный ум.
Он забавлял мечтою сладкой
Сомненья сердца своего;
Цель жизни нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая,
Его вседневно ждет она;
Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника;
Что есть избранные судьбами,
Людей священные друзья;
Что их бессмертная семья
Неотразимыми лучами
Когда-нибудь нас озарит
И мир блаженством одарит.
Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь
И славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем;
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных;
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
В пустыне, где один Евгений
Мог оценить его дары,
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры;
Бежал он их беседы шумной,
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне,
Конечно, не блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнем,
Ни остротою, ни умом,
Ни общежития искусством;
Но разговор их милых жен
Гораздо меньше был умен.
Богат, хорош собою, Ленский
Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенский;
Все дочек прочили своих
За полурусского соседа;
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару;
И запищит она (Бог мой!):
Приди в чертог ко мне златой !.. Из первой части Днепровской русалки.
Но Ленский, не имев, конечно,
Охоты узы брака несть,
С Онегиным желал сердечно
Знакомство покороче свесть.
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
Сперва взаимной разнотой
Они друг другу были скучны;
Потом понравились; потом
Съезжались каждый день верхом
И скоро стали неразлучны.
Так люди (первый каюсь я)
От делать нечего друзья.
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами – себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно,
Нам чувство дико и смешно.
Сноснее многих был Евгений;
Хоть он людей, конечно, знал
И вообще их презирал, -
Но (правил нет без исключений)
Иных он очень отличал
И вчуже чувство уважал.
Он слушал Ленского с улыбкой.
Поэта пылкий разговор,
И ум, еще в сужденьях зыбкой,
И вечно вдохновенный взор, -
Онегину всё было ново;
Он охладительное слово
В устах старался удержать
И думал: глупо мне мешать
Его минутному блаженству;
И без меня пора придет,
Пускай покамест он живет
Да верит мира совершенству;
Простим горячке юных лет
И юный жар и юный бред.
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду, -
Всё подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их не много понимал,
Прилежно юноше внимал.
Но чаще занимали страсти
Умы пустынников моих.
Ушед от их мятежной власти,
Онегин говорил об них
С невольным вздохом сожаленья;
Блажен, кто ведал их волненья
И наконец от них отстал;
Блаженней тот, кто их не знал,
Кто охлаждал любовь – разлукой,
Вражду – злословием; порой
Зевал с друзьями и с женой,
Ревнивой не тревожась мукой,
И дедов верный капитал
Коварной двойке не вверял.
Когда прибегнем мы под знамя
Благоразумной тишины,
Когда страстей угаснет пламя
И нам становятся смешны
Их своевольство иль порывы
И запоздалые отзывы, -
Смиренные не без труда,
Мы любим слушать иногда
Страстей чужих язык мятежный,
И нам он сердце шевелит.
Так точно старый инвалид
Охотно клонит слух прилежный
Рассказам юных усачей,
Забытый в хижине своей.
Зато и пламенная младость
Не может ничего скрывать.
Вражду, любовь, печаль и радость
Она готова разболтать.
В любви считаясь инвалидом,
Онегин слушал с важным видом,
Как, сердца исповедь любя,
Поэт высказывал себя;
Свою доверчивую совесть
Он простодушно обнажал.
Евгений без труда узнал
Его любви младую повесть,
Обильный чувствами рассказ,
Давно не новыми для нас.
Ах, он любил, как в наши лета
Уже не любят; как одна
Безумная душа поэта
Еще любить осуждена:
Всегда, везде одно мечтанье,
Одно привычное желанье,
Одна привычная печаль.
Ни охлаждающая даль,
Ни долгие лета разлуки,
Ни музам данные часы,
Ни чужеземные красы,
Ни шум веселий, ни науки
Души не изменили в нем,
Согретой девственным огнем.
Чуть отрок, Ольгою плененный,
Сердечных мук еще не знав,
Он был свидетель умиленный
Ее младенческих забав;
В тени хранительной дубравы
Он разделял ее забавы,
И детям прочили венцы
Друзья-соседи, их отцы.
В глуши, под сению смиренной,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей, она
Цвела как ландыш потаенный,
Не знаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой.
Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду…
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.
Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые;
Улыбка, локоны льняные,
Всё в Ольге… но любой роман
Возьмите и найдете, верно,
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.
Позвольте мне, читатель мой,
Заняться старшею сестрой.
Ее сестра звалась Татьяна… Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами.
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей! Мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(Не говорим уж о стихах);
Нам просвещенье не пристало,
И нам досталось от него
Жеманство, – больше ничего.
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию, закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маменьки своей.
Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
Она любила на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Отец ее был добрый малый,
В прошедшем веке запоздалый;
Но в книгах не видал вреда;
Он, не читая никогда,
Их почитал пустой игрушкой
И не заботился о том,
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой.
Жена ж его была сама
От Ричардсона без ума.
Она любила Ричардсона
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов. ;
Но в старину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
В то время был еще жених
Ее супруг, но по неволе;
Она вздыхала о другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.
Как он, она была одета
Всегда по моде и к лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она Si j’avais la folie de croire encore au bonheur, je le chercherais dans l’habitude (Шатобриан) Если бы я имел безрассудство еще верить в счастье, я бы искал его в привычке (фр.) . .
Акулькой прежнюю Селину
И обновила наконец
На вате шлафор и чепец.
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил;
Покойно жизнь его катилась;
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить, и позлословить,
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге чай готовить,
Там ужин, там и спать пора,
И гости едут со двора.
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Бедный Иорик!» – восклицание Гамлета над черепом шута. (См. Шекспира и Стерна.) – молвил он уныло, -Он на руках меня держал.
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью!
Он Ольгу прочил за меня,
Он говорил: дождусь ли дня?..»
И, полный искренней печалью,
Владимир тут же начертал
Ему надгробный мадригал.
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
Покамест упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
Ее ничтожность разумею
И мало к ней привязан я;
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
И чье-нибудь он сердце тронет;
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!
